Савельев:
— На сайте Главтемы появилась видеоверсия с конференции, которая происходила 15 июля в Воронеже. Михаил Зиновьевич, ваши впечатления от поездки?
Юрьев:
— Для меня огромное впечатление произвел уровень выступающих. Вопросы никак не фильтровались. Все, кто хотели, кто поднимали руки, выступили и спросили, или выступили с изложением своей точки зрения. Тем не менее, средний уровень вопросов был очень-очень высокий. Дурацких вопросов практически не было, а достаточно умных и глубоких было немало. И это, конечно, мне очень понравилось.
Приехали многие люди и из других городов… Короче говоря, на меня произвело самое хорошее впечатление. Конечно, нельзя не отметить и хорошую работу нашего клуба и Минакова лично… Думаю, что мы такие вещи будем делать и дальше, естественно, не только в Воронеже, а и в других городах, и в нашей первопрестольной тоже. Думаю, осенью что-нибудь еще замутим.
Савельев:
— Мы абсолютно вдохновлены вами, уважаемые друзья! Огромное спасибо тем, кто появился на этой конференции в Воронеже!
Второе. Мы выводим интерактив на новую стадию, потому что понимаем, что не все могут дозвониться в эфир и задать свои вопросы, поэтому мы предлагаем вам в течение эфира присылать свои вопросы, после программы мы их соберем, Михаил Зиновьевич ответит, может быть, не на все, но постарается… а, может быть, мы как-то саккумулируем под какие-то темы…
Юрьев:
— Да… Лучше всего, если вы в вопросах будете произвольной формы пометочку делать, что это для сайта.
Савельев:
— Да, хотел бы еще напомнить по поводу нашего интеллектуального соревнования, которое на нашем сайте продолжается. Напомню, что за ваши высказывания, статьи и красиво сформулированные умные, концептуальные мысли мы назначили награду. Тот, кто отличился раз в два месяца – 4-5 человек мы выберем и встретимся таким узким кругом. Раз в полгода это будет индивидуальная встреча с Михаилом Зиновьевичем Юрьевым. А человек, который блеснет ярче всех за год, будет писать работу в савторстве с Михаилом Юрьевым, может быть, подключится Михаил Леонтьев и, я думаю, что это мы точно разместим на сайте Главтема.рф, а, может быть, и газета «Комсомольская правда» тоже воспользуется этой возможностью напечатать умный хороший материал.
Михаил Зиновьевич, вы же вернулись сейчас из США и, как многие писали у нас в комментариях в форуме, и под программой на сайте в Ютюбе, дескать, поехали защищать свой бизнес от санкций. Насколько это правда?
Юрьев:
— Ни насколько. Никто не нападает пока и в этом смысле защищать пока нечего.
Савельев:
— В смысле бизнес не российский, а не то что нечего…
Юрьев:
— Защищать нечего. В том смысле, что пока не от кого. Из чего не следует, что не надо им заниматься. Заниматься-то все равно надо.
Но вообще атмосфера в Америке, конечно, ну, сказать истерия или паранойя – это ничего не сказать. Это просто трудно представить себе. И это вообще-то в Америке, которая славится тем, что подавляющая часть всех слоев населения глубоко безразлична к политике в целом и уж особенно к международной политике. Все больше насчет денег, бизнеса. Какое там! Все – деньги, бизнес, секс – все забыто. Все на заднем плане. Русские. Поиск шпионов, поиск ведьм.
Истерия достигла просто каких-то сюрреалистических уровней.
Все мы помним бытовавшее ироничное высказывание, рифмованное, советского времени, что, если в кране нет воды, значит, выпили, так сказать, евреи… Но вот на роль этих самых евреев в современной Америке однозначно назначена Россия и русские. То есть, если нет воды – понятно. Если плохо дело в экономике – ну, ясно. Плохо дело в политике – ну, еще более яснее.
Короче говоря, вот все. Я уверен, что, если завтра высадились бы, как во многих голливудских фильмах, инопланетяне на Нью-Йорк с агрессивными намерениями, уже было бы ясно, что, уж если не русские, то уж точно в сговоре с русскими – просто однозначно. Поэтому это, конечно, производит тягостное впечатление.
Причем, я вам хочу сказать, что на моих знакомых из крупного бизнеса, самих американцев, это производит еще более тягостное впечатление. Не потому, что они лучше, чем среднее население, а, в общем, в моих коллегах по классу, крупных бизнесменах, ничего хорошего нет особенно, да, в человеческом смысле, но это обычно люди, достаточно склонные к рациональному взгляду на мир, ну, потому что без него быстро ошибок наделаешь и прогоришь в конкурентной борьбе, но они просто недоумевают.
Один мне говорит – я не понимаю, что происходит, думали бы лучше о деньгах – говорит он про политиков. На что я ему сказал – знаешь, они и думают о деньгах, просто это в такую форму…
Савельев:
— Неужели политики оказались свободны от бизнеса? Мне всегда казалось, что политика – это проявление интересов бизнеса в большей степени.
Юрьев:
— Но не в международных делах.
Савельев:
— Так не происходит?
Юрьев:
— Нет, не происходит. Да и вообще сейчас это в гораздо меньшей степени, чем раньше. На персональном уровне, конечно, вот не надо думать, что у какого-нибудь Маккейна патологическая ненависть к России исключительно в результате его вьетнамского плена и рака мозга. Это все так. Но на самом деле еще он же по странному стечению обстоятельств сенатор от Аризоны, а вовсе не от кого-то другого. А Аризона – крупнейшее место сосредоточения военной промышленности. Так случайно совпало.
Савельев:
— Какие случайные совпадения… Ну, на нашей родине тоже все случается…
Но – возвращаемся к Америке. Собственно, начать хотелось бы с подписания вот этих санкций и с трамповской шизофрении, судя по новостям, потому что Трамп заявляет, что отношения США и России достигли опасно низкого уровня и благодарит за это конгресс, и при этом правой рукой он ставит свою витиеватую подпись под документом, вводящим санкции. Что это за шизофрения? Или это красивая политическая игра? И в чем она заключается?
Юрьев:
— Ну, несколько обстоятельств.
Во-первых, Америка является реально демократической страной, причем, под словом «демократическая» я не имею сейчас в виду ничего особенно хорошего, равно как и ничего особенно плохого, я имею в виду просто реальную, очень глубокую приверженность процедурам.
И с точки зрения процедур американский президент должен подписать закон. Ну, он может наложить вето, но, если вето будет преодолено, а оно точно будет преодолено, потому что он принят гораздо большим количеством голосов, чем нужно для преодоления вета, то он не может идти против конгресса. И это не потому, что с ним что-то сделают, но просто потому, что, по их процедуре это не так и, соответственно, там к этому относятся очень и очень серьезно. Поэтому то, что он подписывает – ну, а куда ему деваться? Он же не царь все-таки.
Это во-первых. Во-вторых, политики публичные вообще гораздо менее серьезно к своим словам относятся, как и к действиям. Ну, сказал, ну, подписал, мало ли чего, так сказать…
Ну, и последнее – Трамп же не забыл о своей стратегической позиции, которую он излагал во время предвыборной борьбы, неоднократно после, он не считает, что Россия является врагом для Америки, понятно, почему он так не считает – он во главу угла ставит бизнес. Не потому, что он лично бизнесмен, а потому, что он считает, что это уязвимая пята современного США и их мирового влияния и могущества.
В этом он в общем-то прав.
А с точки зрения бизнеса Россия не является врагом Америки. То есть, грубо говоря, конкурентом Америки она точно не является. В отличие от Китая, который вот врагом в военном смысле как раз, в отличие от России, пока не является и не думаю, что станет в ближайшие несколько десятков лет, зато конкурентом является еще как. Поэтому с чего ему испытывать к нам неприязнь? Он бы лучше с нами. Но вот его вынуждают… Я не вижу здесь большого противоречия.
Савельев:
— Вы говорите, что они конкурентами не являются и во многом действительно так, но сейчас Америка, судя по новостям и по аналитике многих политологов, наоборот, ввязывается в эту конкурентную борьбу. Потому что Трамп объявляет, что главная цель новых санкций – это создание рабочих мест в Америке, освобождение Европы от российского газа. То есть, по сути, хочет, чтобы Европа покупала не русский, а американский газ. Получается, что это не только политические санкции против России, но и какая-никакая, а конкурентная экономическая война.
Юрьев:
— Ну, конечно, до кучи, да. Но, как говорится, если уж тебя насилуют, то расслабься и получай удовольствие. В данном случае он ведет себя именно так.
Но я хочу тут разъяснить одну важную вещь. Американский бизнес не хочет поставлять природный газ в Европу.
Так же, как вот и другие виды газа – этап, пропан – тоже не хотят поставлять. Не то что не поставляют, но не хотят.
Потому что с европейцами иметь дело очень трудно. Чудовищно зарегулированная сфера, именно газовая, все надо согласовывать сначала в национальном правительстве, потом в Брюсселе.
То есть, это просто огромное количество, как ни странно, именно государственного сектора в сфере приема и распределения газа, энергетики, а с госкомпаниями европейскими дело иметь еще гораздо хуже, чем с российскими или там с китайскими. Плюс Европа очень считает, что у нее диверсифицированные поставщики газа – это Россия, Алжир, сами они добывают в Северном море, Катар.
Короче, тяжело с ними. Тяжело договариваться. Платят они нормально, когда уже договорился, но с ними тяжело договориться.
И американские компании не хотели бы и в общем все единогласно говорят, что – будет выбор, в Европу не хотели бы поставлять. Тем не менее, почему американцам так нужны поставки в Европу с точки зрения политики?
На самом деле, конечно, самый большой рынок для сжиженного газа в мире и вообще для любого газа, но в данном случае речь идет о сжиженном, — это Китай. Дело в том, что в Китае есть государственная программа, вошедшая в пятилетний план закрытия устаревших и малоэффективных и экологически грязных угольных шахт, которые составляют почти треть добычи, а треть добычи в Китае от угля – это ни много, ни мало – один миллиард тонн в год – примерно шестая часть мировой добычи. Но их надо чем-то заменять, это не значит, что они теперь без электричества жить будут и не значит, что они будут там кизяками топить. А заменять это реально можно в этих количествах только газом. Что-то, конечно, будет заменено гидро – они строят гигантские… что-то будет заменено атомными – они их строят, что-то будет заменено солнечными – они их строят. Но объем диктует только газовые – ну, просто нет ничего другого, что в таких количествах. Я говорю именно газ, а не нефть, потому что на мазуте электростанции это вчерашний день.
Савельев:
— То есть, шило на мыло – уголь на мазут менять?..
Юрьев:
— Это во-первых. Во-вторых, ну просто не строят. Грубо говоря, на мазуте 43% самая лучшая эффективность, то есть, КПД по-нашему, на последних газовых турбинах, а на газе 62. Так что о чем тут говорить? И там плюс, конечно, экологически чище. Но, соответственно, цифры, потребности Китая в природном газе уже сейчас должны к концу их пятилетки достичь уровня примерно 140 млн. тонн в год. Это чудовищная цифра. Да, и это не вся потребность, это только прирост, по сравнению с тем, что и так они тратят. Конечно, часть его будет покрыта собственной добычей – ростом – у них есть месторождения. Есть обычные, есть сланцевые – в сланцевых пока у них не очень хорошо получается, но есть и обычные.
Савельев:
— Это мы говорим про желание бизнеса торговать газом с Китаем.
Юрьев:
— Нет, в Китае плюс цены намного выше. Но все дело в том, что Китай еще не готов. У них еще не приняты тарифы новые… То есть, вопрос – а строить газосжижающие заводы, а это несколько лет и огромные деньги, и если не дать им на это время какой-то рынок, они просто не будут строить, пока в Китае не откроется. А когда в Китае откроется и начнут строить, ну, так это семь лет отсрочки. Вот и весь смысл политики Америки. Как говорится, ничего личного, чистый бизнес.
Савельев:
— Но это действительно есть? Действительно, они пытаются вытеснить российский газ из Европы?
Юрьев:
— Нет, они пытаются поставлять в Европу. Есть там российский газ или нет…
Савельев:
— …их не волнует?
Юрьев:
— Ну, скажем так – сенаторов, конгрессменов, публичных политиков это, может, и волнует. Но творцов реальной экономической политики и внешней политики США волнует в наименьшей мере. Им важно привязать Европу.
Савельев:
— А насколько это реально все-таки? Российский газ сегодня для Европы стоить 160-170 долларов, американский примерно около 250. Это абсолютно неконкурентное поле, неконкурентная борьба, если только ты не владеешь рычагами влияния на покупателя.
Юрьев:
— Ну, во-первых, если ты – это Америка – владеешь еще какими рычагами влияния на покупателя, когда покупатель — это твой же протекторат, если называть вещи своими именами… Ну, Европа, конечно, не колония США, но уж, конечно, протекторатом или доминионом однозначно является во внешней политике и степень ее свободы невелика. Это с одной стороны. С другой стороны, рынок газа в Америке, а от него зависит цена, он оторван от рынка нефти, к которому привязана цена российского газа. И волатильность на американском рынке газа за последние два года очень велика. Сейчас он стоит – хэндри хап – порядка 3 долларов и действительно американский несколько дороже российского, но, например, полгода назад он довольно долго стоил 2-2,20. При нем он будет дешевле российского.
Савельев:
— Ну что ж, друзья, и здесь они нашли, как выкрутиться красиво. Умеют же…
А у нас на связи Роман. Здравствуйте.
Роман:
— Здравствуйте. Вот согласны вы со мной или нет, что насчет русофобии, я считаю, надо, наверное, говорить так. Что, если наши противники нас ругают, значит, мы делаем правильно – защищаем и укрепляем свой суверенитет.
Юрьев:
— Ну, в общем, я с вами на сто процентов согласен и могу напомнить бессмертные моменты «Служебного романа» про сапоги – что слишком вызывающие… А, ну, значит, хорошие сапоги, надо брать. Тут именно этот случай.
Савельев:
— Все, Роман, можете быть спокойны, мы правильным путем идем…
Продолжаем разговор про Европу, Америку и Россию – вот про этот треугольник, в котором в качестве объекта любви оказалась Европа. И вот есть еще такая конспирологическая теория, что за этими санкциями есть еще одна цель США сделать слабее своего экономического конкурента – Европу. Если ей придется платить за газ больше, поговаривают, что и товары станут дороже. Прежде всего, конечно же, германские, как лидера и локомотива этой европейской семьи.
Юрьев:
— Вы знаете, вы все, наши слушатели и зрители, вы все можете проделать легкие умственные упражнения, чтобы понять, что это чушь. Причем, не обязательно чушь со стороны тех, кто это подозревает. Может быть, реально американцы этого и хотят, но тогда чушь со стороны тех, кто этого хочет. Дело в том, что еще три года назад российский газ и, соответственно, алжирский, стоил примерно в два раза больше, чем он стоит сейчас. А сейчас стоит в два раза дешевле – в Германии. Что, Мерседесы в два раза подешевели за это время? Нет никакой связи.
Савельев:
— Они ведут себя как наши нефтяные компании. Когда цена на нефть падает – бензин растет. Когда цена на нефть растет – бензин растет.
Юрьев:
— Вообще-то справедливости ради надо сказать, что внутри Америки это не так. Я застал, помню момент, когда пошла цена вниз и цена на бензоколонке тоже пошла вниз, причем, довольно драматично.
Савельев:
— Вы только нашим об этом не рассказывайте, а то вы всю контору спалите…
Юрьев:
— Все, не буду… молчу.
Савельев:
— Ну, еще хочется закрепить момент по поводу Европы – насколько она независимая и насколько ей все-таки придется и она будет вынуждена оказаться вот этим объектом любви американцев. То есть, будет вынуждена покупать американский газ. Это действительно так?
Юрьев:
— В советское время, помню, ходила такая ехидная шутка. Какая самая независимая страна на свете? Монголия. Почему? Потому что от нее ничего не зависит. Вот сейчас это в полной мере можно отнести к Европе. Она действительно в этом смысле абсолютно независима, по крайней мере, в области внешней политики… Я вам хочу сказать так. Россию в Америке не любят, но боятся. Китай не любят и не боятся, но уважают. Ни Китай, ни Россию не презирают. Ну, я говорю о доминирующих настроениях. Отношение же к Европе в широких слоях американского общества – ну, чтобы никого не обижать и не осложнять внешнюю политику нашей державе, я промолчу – ну, в общем, оно не больно комплиментарное от слова «комплимент». По крайней мере, какой-то независимой силы я не слышал в частных разговорах, чтобы в Америке кто-то Европу считал таковой. Включая и мигрантов из самой Европы.
Савельев:
— По сути, сейчас Европа может превратиться в большую Украину, которая уже покупает уголь у США втрое дороже, чем Донбасс, лишь бы не у России? Вот примерно то же самое, да?
Юрьев:
— Нет. Разная ситуация. Украина готова переплачивать, правда, денег нет, но переплачивать какими-то виртуальными деньгами, по собственной инициативе, из-за того, что она превратила вражду в Россию и русофобию даже не в основу своей национальной политики, а просто в главный стержень самоидентификации себя как нации. Без ненависти к России никакой Украины не существует. Есть Малороссия, Галиция и Новороссия – ничего больше. А европейцы не так в основном, но с их стороны, в отличие от Украины, доброй воли не будет, ну, значит, без доброй воли будут покупать.
Савельев:
— Есть ассоциации, но не эфирного толка.
Юрьев:
— Не эфирного, да.
Савельев:
— А вы бизнес в России закрыли и занялись газом в США. Почему это так? И у вас был мостик через нефть, да?
Юрьев:
— Нет, не в этом дело. Просто мы вначале занимались добычей…
Савельев:
— Нефти или газа?
Юрьев:
— А это один и тот же бизнес, он не различается в Америке. В отличие от нас, это никто не считает… вот что на участке есть, то и добывают. Чаще всего из большинства скважин идет и то, и другое в разных пропорциях. Почему? Ну, если честно, меня достала специфика бизнеса в нашей стране. Все-таки у нас бизнес очень «олигархический» — то есть, в каком смысле? Не то, что ты должен быть олигархом или иметь с ними дело, но он зависит исключительно от твоих связей. Надо иметь хорошие отношения с губернаторами, которые там, где находятся твои предприятия, с силовиками. Не обязательно даже взятки давать – там нужно встречаться с ними, выпивать, поддерживать отношения…
Савельев:
— То есть, тяжело для организма такой бизнес вести?
Юрьев:
— Ну, некоторые нанимают, как в анекдоте, молодых секретарей печенью работать, но мне это в принципе не нравится. Ну почему я с каким-то губернатором, с которым у меня нет дружеских отношений, должен выпивать? Да много для него чести! Я не считаю себя ниже губернатора и не считаю губернатора, даже крупного региона, выше себя. Какого хрена я должен с ним иметь дело? Я уж не говорю о таких нюансах… Я занимался бы, например, сжиженным газом в Российской Федерации, только это объявлено официальной монополией Газпрома. Заметьте, даже не государственной компанией, а просто акционерной частной компанией. Вы скажете, как же так, там же у государства контрольный пакет! Ну, сегодня контрольный, завтра решат продать часть, будет не контрольный. Это же акционерное общество, это же не ГУП. И это дико и чудовищно, потому что такое бывает только… ну, это, скорее, из арсенала 17 или 18 века, чем из 21-го. Другое дело, что можно какую-то отрасль целиком объявить госмонополией, ну вот, как, например, атомная отрасль – и у нас, и в равной степени США – это не вопрос. Можно и газовую таковой объявить. Но Газпрому тогда тоже нельзя.
Савельев:
— Либо тогда отдавайте акции в государство.
Юрьев:
— Нет, нет, если это будет ГУП – пожалуйста.
Савельев:
— А нам дозвонилась Ольга из Ростова.
Ольга:
— Здравствуйте. Михаил, разделяю ваше мнение по поводу бизнеса в России. У меня вопрос другого порядка. Вот у меня мелькнула мысль, что Трамп разочаровался в своем кресле. По последним новостям он назвал Белый дом помойкой и ушел в отпуск…
Юрьев:
— Я вам хочу сказать, что типовая погода в Вашингтоне в августе – это 40-42 градуса. Поэтому на самом деле в отпуск в это время и так хочется, даже если не разочаровался. И это, конечно, не Хьюстон, где 45 в августе, но все равно бодро. А что касается вашего вопроса? Ну, вы знаете, в чужую душу не заглянешь, откуда мне знать?
Понятно, что Трамп меньше любого другого президента будет думать о том, держаться изо всех сил за свое кресло, потому что для него уход в отставку мирной трагедией не является. Фигурально выражаясь, машина и секретарша у него и так есть. Это шутка, конечно, но вы понимаете, о чем я говорю. Человек состоялся и так. В отличие от какого-нибудь Обамы, к которому можно по-разному относиться, но, понятно, что человек на момент избрания его президентом был никем – сенатором первого или второго срока – в Америке очень важно, сколько раз ты избирался для твоего статуса – и ничем в общем себя не проявившем. Трамп состоялся и в части денег, и в части известности… но, конечно, он не будет там вот прямо удерживаться любой ценой, но, с другой стороны, он боец, насколько я его знаю. Он боец и сдаваться тоже не в его характере.
Савельев:
— Поэтому, я думаю, в конгрессе еще попляшут. А вот, кстати, какие вообще из всей этой ситуации Россия должна сделать выводы – вот поводу санкций, грядущей газовой войны и так далее?
Юрьев:
— Году в 1927-28-м – это как раз то время, когда Сталин окончательно консолидировал власть и стал де-факто правителем СССР, уже сейчас, задним числом, совершенно понятно, что вся его политика была назначена на подготовку к войне, которая, он не знал точно, с кем и когда будет, но понимал, что это будет вряд ли с Ираном и маловероятно, что в 1970 году, скорее всего, там лет через 15, а он это неоднократно говорил в официальных речах, как и случилось. И подготовиться к ней, как вы знаете, так, чтобы выиграть, он смог.
Да, ценой огромных потерь, не факт, что они могли бы быть сильно меньше, все-таки мы сражались с самой совершенной военной машиной в истории, каковой был вермахт. И вот с чего Сталин начал подготовку к войне? С реформ в армии? Нет, они начались сильно позже и, кстати, не очень-то успешными оказались. С реформ в экономике, с реформ в социальной сфере, а еще до этого с образования, с ликвидации неграмотности, с превращения школы, как он сам говорил, в конвейер по производству советских людей.
Сталин сделал много плохого… ну, с нашей нынешней точки зрения, того, что не вызывает никакого умиления. Как бы ни относиться к репрессиям, это является абсолютным фактором, что очень значительная часть людей, не могу сказать какая, но очень значительно пострадавшая во время них, была абсолютно не при чем не только с точки зрения формальных обвинений, но и по понятиям, что называется, но одно бесспорно. Что к войне он подготовиться сумел. И в этом смысле, если нас хотят уничтожить, то мы должны готовиться к войне. И готовиться к войне нам нужно начинать так же. Экономика, социальная сфера, образование, духовное воспитание. Ничего нового человечество не изобрело с того времени.
Савельев:
— И, как я понимаю, чем лучше мы к этой войне подготовимся, тем больше вероятности, что она не случится?
Юрьев:
— Да, конечно.
Савельев:
— А нам дозвонился Виктор из Севастополя.
Виктор:
— Здравствуйте. Я вот услышал, вы разговаривали по поводу того, почему бизнес свой вели не в России, а в Америке, а потом пришла тема, что вот Газпром – акционерное общество и как такое вот может быть… Я вот думаю, что так считает большинство населения, но почему-то митинги об этом не собираются. А собираются с Навальным. Вот не кажется, что здесь какое-то недопущение тоже государства?
Юрьев:
— Я вообще считаю, что лучше, когда в стране митингов поменьше. Я не считаю, что большое количество митингов в стране – даже по делу – это совсем не то, чем можно и нужно гордиться. Понятно, что то, что имеет место быть с Газпромом, это всего лишь проявление некоего общего принципа, которым руководствуется пока наш президент, который считает, что уклад экономики в России, который должен быть сейчас, это монополистический госкапитализм.
Это совершенно очевидно из всей деятельности. Я даже примерно понимаю его логику, как некий промежуточный вариант между советской плановой системой и реально частно-рыночной системой.
Я считаю, что ничего омерзительней монополитистического госкапитализма нет, он хуже и советской системы, и американской системы. Но это я так считаю. А политику в отношении Газпрома определяю не я и, слава богу, определяет ее наш глава государства и, я думаю, что довольно скоро, особенно в ситуации реальной – уже без шуток – подготовки к войне, к холодной, горячей, я сейчас не обсуждаю – к серьезной конфронтации с западом, он не сможет игнорировать того факта, что монополистический госкапитализм точно не обеспечивает ни нужных темпов роста, ни других важных показателей в экономике. Ну, кроме, может, оборонной отрасли, где ему все равно нет никакой альтернативы, но еще и давать нашим частникам-олигархам, особенно учитывая, что у них у всех семьи на западе, и еще давать им производить ракеты – ну, это уже совсем сюр какой-то.
Поэтому я вам хочу сказать, что я думаю, что он сам к этому придет. А то, что не собирается митингов, да и слава богу, что не собирается. Мне кажется, что, если человеку нечем заняться, пусть лучше с друзьями пойдет пивка попьет – гораздо более приятное и полезное занятие, чем собираться на митинг.
Савельев:
— Это фигуральное выражение…
Юрьев:
— Да, простите, чайку попить – я имел в виду именно это.
Савельев:
— Кстати, раз уж вспомнили опять ваш бизнес, вот тут Михаил Владимирович Леонтьев на прошлой неделе, сидя напротив меня, говорил, что новые санкции имеют в себе скрытый механизм вербовки российского бизнеса и российских олигархов. Я говорю о том, что есть пункт по поводу того, что будут проверять все счета, активы, связи со властью и т.д. Вы хотя бы бизнесмен не российский, но из России, вас как-то это коснется?
Юрьев:
— Я российский гражданин, у меня даже вида на жительство в Америке нет, я езжу туда по обычной бизнес-визе.
Савельев:
— Ну, я и говорю, а бизнес-то американский считается. Вот я и говорю, что не российский, а из России – для них, для американцев. Но все равно, вербовать вас вот на фоне этих санкций как-то они пытались? Как-то влиять?
Юрьев:
— Пытались. И я вам хочу сказать, без всяких санкций. Еще лет пять назад к одному из нас там в Америке действительно прибыли для беседы из Вашингтона представители спецслужбы, были весьма вежливы, и хотели задать ряд вопросов по поводу того, что происходит в России. На что им было сказано, что нет. А почему нет? Да нас в России арестуют, вы шутите, так сказать… понимая, что в идеологические дискуссии вдаваться бессмысленно, а вот этот аргумент понятный. Кстати, он произвел на них определенное впечатление. Ну, говорят, уж так прямо и арестуют? Неужели точно? На что им было сказано – ну, может, и точно, но мы на себе экспериментов ставить не будем.
Хотя, конечно, реально дело не только и не столько, может быть, в этом, но это такой понятный ответ, поэтому я не думаю…
Понимаете, есть какой момент. У нашего конкретно бизнеса есть одно обстоятельство.
Одно дело, если есть какой-то русский олигарх, который там допустим живет или семья его живет в Америке и так далее, но бизнеса в Америке у него нет или есть какой-то совершенно третьестепенный, деньги он делал, или уже сделал, или продолжает делать в России, и в этом смысле американцы могут действительно его шантажировать, начать удушать и то, что ему от этого будет хуже, пока он не согласится… ну, какая им разница, что будет хуже его бизнесу в России? Даже только лучше от этого.
Наш бизнес – у нас компания, которая и даже до доктрины Трампа о превращении Америки в энергетическую сверхдержаву считалась проводящей, ну, в числе других газоэкспортеров, промотирующих национальные интересы США, просто потому что она экспортирует газ, не в Европу, кстати, сразу скажу, чтобы меня никто ни в чем не обвинял, и не собираемся в Европу поставлять. И соответственно с этим как бы тут тоже подумают, ну, можно на нас давить и выгнать нас из Америки без проблем, но тогда нас, не семьи, семьи у нас у всех в Москве живут, но тогда, как это называется, клюв вытащил – хвост увяз. Тогда просядет газовой экспорт. Тоже не здорово. Поэтому я не думаю, что вероятность этого очень велика, но, тем не менее…
Да к тому же нам и не очень – я так просмотрел бегло, нам прислали лоббисты из Вашингтона, которых мы клиентами являемся, наша компания, я посмотрел этот вопросник внутренний их, по идее, никак нас он особо не касается, но, с другой стороны, уровень истерии высокий, поэтому представить себе, что наедут, можно. Ну, наедут – ну, что делать, вечной жизни на земле никому не обещано. Вечного богатства тоже.
Савельев:
— Да, решать проблемы надо по мере их поступления. Вот хороший вопрос пришел нам. Михаил: «Спасибо, что сформулировали то, что по сути витало в воздухе. То, что читалось из новостей и из новостной политики. Итак, вопрос – считаете ли вы, что Трамп специально форсирует своими действиями кризисные явления в экономике США, чтобы выбить почву из-под ног своих противников (банкиров)?»
Юрьев:
— Я не вижу, чем Трамп форсирует проблемы в экономике США. Во-первых, не вижу, что из его действий работает в этом направлении, во-вторых, там..
Савельев:
— Риторика разве что.
Юрьев:
— Не вижу, чем она отрицательно влияет на американский бизнес. Пока влияет положительно. Вот наши стратегические партнеры газотранспортники, например, запустили трубопровод в Дакоту, крайне важный, который был им раньше построен, который Обама запретил в последний момент. Сначала разрешил, а, когда они его уже построили за несколько миллиардов долларов, запретил… Да и потом, кризисные явления в американской экономике были до Трампа и никуда не делись при Трампе, их не нужно вызывать, они и так там есть.
Савельев:
— Тогда давайте поговорим о политике. В политике все-таки кризис он создает, накаляет их.
Юрьев:
— А вот это может быть. Я вообще хочу сказать, что вот, когда СССР развалился, тут, если задним числом на это посмотреть, то вот вы обратите внимание, это же было чудовищно странно. Странно в каком смысле?
Многие люди по разную сторону океана понимали, что Советский Союз, хотя и сверхмощная держава, может рухнуть. Но все-таки все думали, что, либо он рухнет из-за экономики, либо из-за научно-технического отставания, либо даже можно было себе представить, что все-таки запад навалится всеми силами, все-таки в несколько раз больше ВВП совокупный и задавит военным образом, но представить себе, что в России рухнет политическая система, не мог никто. Она считалась абсолютным монолитом, гранитом, скалой.
Тем не менее, рухнула именно она. Да, в экономике были негативные явления, но совершенно не того порядка, чтобы из-за них рухнула страна. Рухнула именно политическая система и вся наша элита оказалась такими друзьями, что с ними и врагов не нужно. И вот я вам хочу сказать, что все считали и считают то же самое про политическую систему Америки. Там может быть что угодно, но не может рухнуть политическая система. А вот сейчас становится понятно, что тоже может. И мне кажется, что до этого очень недалеко. По крайней мере, с высокой вероятностью. Так что здесь я боюсь делать предсказания… Боюсь – в переносном смысле.
Савельев:
— Предлагаю перейти к следующей теме. В 2016 году смертность населения в России выросла из-за поздней госпитализации, дефицита и недостаточной квалификации медработников и несвоевременного обращения за помощью, говорится в докладе Минэкономразвития о реализации и оценке эффективности госпрограмм. По сути, основной причиной роста смертности в России признана сферой медицинской и ее недостаточной квалификации медработников. Вот как вам кажется, насколько в этом действительно виновата медицинская сфера? Хотя мы видим, что вроде и машины новые ездят, и оборудование новое, да, вроде и зарплатами худо-бедно, но хоть как-то они растут. Это проблемы конкретно медицинской отрасли или это какой-то другой системный кризис?
Юрьев:
— Мне немножко трудно говорить на эту тему с профессиональной точки зрения. Когда-то, во второй половине 90-х, когда я по своим должностным обязанностям курировал, в том числе, здравоохранение, в смысле, государственную политику в области здравоохранения со стороны законодательной власти, вместе с другими аспектами социальной политики, я довольно профессионально в этом разбирался. Я имею в виду не в том, как лечить пневмонию, а именно в государственной политики, в организации, хорошо представлял, как это устроено в других странах, как устроено у нас, что планируется, что не планируется. Сейчас я от этого достаточно отстал, потому что, как вы понимаете, это такое знание, которое, если ты этим сам не занимаешься, оно тебе в общем-то совершенно и не нужно. Думаю, что, ну, да, наверное, это связано с какими-то просчетами в государственной политики в области организации здравоохранения, потому что смертность не рождаемость – а от чего еще она может расти? Войны нет. Громких терактов тоже не было. Количество паленого алкоголя вроде бы вниз пошло…
Савельев:
— …не считая боярышника…
Юрьев:
— Ну, боярышник это не прошлый год, а позапрошлый, а мы говорим по итогам прошлого года… Нет, ну, с боярышниками в широком смысле этого слова тоже борются. Это в рождаемости могут сказать, что тут, мол, дело не в медицине, а в том, что люди не хотят рожать там по идейным, либо по социальным, материальным причинам. А смертность вещь такая, нельзя сказать, что вот люди сами захотели умереть. Сейчас все-таки жизнь непростая, но не настолько, чтобы людям массово жить не хотелось… Наверное, какие-то есть просчеты. Из того, что я знаю, я думаю, что примерно то же самое, та же проблема, что и во многих других отраслях. Есть западный опыт. Довольно, так скажем, до известной степени успешный в области организации здравоохранения… Уровень организации медицины зависит ведь не от того, каков уровень лучших учреждений, а от того, насколько это доступно обычному человеку, но, тем не менее, все равно результаты в принципе довольно неплохие. Есть советский опыт. Медицина у нас тоже очень и очень показывала далеко не идеальные, но тоже очень неплохие результаты. Тем не менее, накопилось много проблем. И вот дальше была развилка. Когда этими вопросами начали заниматься в начале 2000-х годов, была развилка, повторяю, такая же, как и в большинстве других сфер. А именно – пытаться перенять западный опыт или понимать, что мы достигли ничуть не меньшего, хотя и по-другому, и пытаться расшить те конкретные проблемы, которые у нас имелись в здравоохранении, пусть даже и очень серьезные, на основе нашей, своей, доморощенной, модели, и способы расшивки этого можно брать и западного опыта, но, естественно, и те, которые не противоречат основной модели. К сожалению, в периоды реформ это касается далеко не только либеральных реформ 1990-2000-х годов, так было и при Петре Первом, и, к сожалению, многократно, — у нас низкопоклонство перед западом, на мой взгляд, абсолютно ничем не оправданное, при том, что там много успешных вещей есть, оно победило. И начались вот эти реформы, их начал Зурабов, но их продолжали и все последующие руководители нашего здравоохранения и те люди, которые это курируют. И на мой взгляд, если говорить конкретно, переувлеклись чисто менеджерским подходом, так сказать, укрупнить больницы, сделать их более специализированными. Я согласен. Если бы речь шла про заводы или про супермаркеты, я согласился бы – это действительно наилучшее решение. Но тут уж больно сырье специфическое – люди. Твои же соотечественники. Поэтому на самом деле, думаю, что есть здесь проблемы, но, повторяю, не чувствую себя готовым обсуждать их на профессиональном уровне, не хочу зазря пургу нести.
Савельев:
— Ну а если укрупниться, если отойти от медицины и в целом от социальной политики, ну, назовем, в путинскую эру, она все-таки такой достаточно серьезный скачок сделала, вот в какое направление, по-вашему, она сделала этот скачок и насколько он качественный?
Юрьев:
— Мне кажется, что то, что я сейчас сказал про здравоохранение, ну, не в частности, а в общем плане, оно в большой степени относится и ко всей социальной политике. Образование – ну, то же самое. Зачем-то начали перенимать, вот, например, в высшем образовании западные подходы, там эта балонская модель… хотя уровень высшего образования на западе, ну, я не считаю уж совсем экстраклассный, и вузы, которых там, может быть, 6-8 на всю Америку, так сказать, которые, между прочим, в два раза больше России по населению, не забывайте. А в остальном высшее образование западное всегда было довольно убогим и в этом смысле зачем перенимать эту балонскую систему? Вот, тогда, значит, наши дипломы будут признавать на западе. То есть, облегчать поставку рядовых кадров в западную науку и производство? Я не понимаю этой задачи. На мой взгляд, это такое же дерьмо неправильное, либеральное, которое… причем, в данном случае я беру в худшем смысле слово «либеральное», когда люди не правами человека озабочены реально, а просто тупо копируют все западное, считая все российское по определению плохим и ущербным. Это, конечно, не может не вызывать никакой поддержки. Хотя есть хорошие стороны в том же образовании, например, безусловно, вот в школах зарплаты учителей выросли очень значительно, хотя надо бы, конечно, еще больше, но это чувствуется, и в школе понемножку, по крайней мере, у меня оба маленьких ребенка, без всякого моего участия, говорят – Россия лучше всего. То есть, это понемножку и патриотическое воспитание, и все это есть.
Савельев:
— Васильева – это первый просвет в нашем образовании?
Юрьев:
— Я думаю так же. И надеюсь. Но, повторяю, это, скорее, дилетантское суждение…
Савельев:
— А у нас звонок…
Юрьев:
— А можно мне перед звонком ответить на вопрос, который мне Николай задал. «Посмотрите на квалификацию молодых врачей. Это ноль. У меня все родственники – врачи. Ходить к врачам с дипломами после 1995 года – большой риск. Нет узких спецов. На вес золота». Вы знаете, я согласен с этим и тут тоже есть какие-то моменты, которые для меня абсолютно непонятны. Например, общий наш подход в образовании, что есть какое-то количество бюджетных мест и есть какое-то количество, большее, платных мест, оно может быть само по себе и правильное. Особенно когда речь про расплодившееся гигантское количество институтов, большая часть из которых не очень понятно чему учат, а если и понятно, чему учат, не очень понятно, кому это нужно, кроме самого обучающегося, да и ему нужно ли – большой вопрос. Но почему не все места бюджетные в мединститутах? Ну, врачи-то точно нужны. Нужны социумы не только самим себе. Ну, как же одна нога или одна рука не знает, что делает другая? Ведь не сказать, что это ведомственная разобщенность, да, это разные министерства, но их курирует один и тот же вице-премьер по социальной политике. Вот для меня это абсолютная загадка. И с тем, что пишет Николай, поспорить сложно.
Савельев:
— Я думаю, что можно уже альманах выпускать «Загадки и темные места российской социальной политики». А у нас звонок. Владимир, здравствуйте.
Владимир:
— Здравствуйте. Я хотел бы вернуться к медицинским проблемам. В количество людей, умирающих от разных болезней, включены еще 6 миллионов абортов, которые тоже я считаю убийством. У нас каждый год 6 миллионов абортов. Вот выступала замечательная женщина, возглавляющая фонд «Женщины за жизнь», у нее четверо детей, так вот, первых троих детей врачи предлагали абортировать. Сначала потому, что она молодая была, потом они говорили, что у вас даун, потом – вы лекарства принимали, болели и ребенок может быть непонятно какой. Все трое детей родились здоровыми. И при этом врачи, которые должны лечить и сохранять жизнь, предлагали убить этих детей. А вот если шесть миллионов умножить на четыре года, это будут наши потери в Великой Отечественной войне. Вот это как? И вот эта оценка деятельности Путина, Медведева и вот этой Скворцовой, и того, кто был до нее.
Юрьев:
— Я категорически с вами не согласен в том, что это оценка деятельности Путина по одной простой причине. А что, до Путина, при Ельцине или при Горбачеве, или даже при Брежневе, аборты были не разрешены? Или их не делали в государственных медицинских учреждениях? Давайте будем справедливыми, потому что иначе мы в навальнистов превратимся.
Тем не менее, за вопрос вам большое спасибо. Я считаю любой аборт убийством. Кроме ситуации, когда он по медицинским показаниям, когда либо мать умрет, либо ребенок умрет… Я считаю, что аборты должны быть безоговорочно запрещены. Я считаю, что, пока мы это не сделаем, нас будут преследовать неудачи, потому что Господь на нас зол. И правильно. Я считаю, что не нужно никаких специальных статей, запрещающих аборты в Уголовном кодексе, я считаю, что нужно просто принять закон, который разъясняет, что человек становится человеком не с момента рождения, а там с четвертой недели после зачатия или что-нибудь в таком духе. Тогда это автоматически начнет считаться убийством. Врач, муж, если он уговаривал – будут соучастники этого убийства. У правоохранительных и у врачей есть большой опыт, что делать с убийцами… а то и вот как сейчас с этой бандой ГТА Росгвардия поступила, сэкономив массу бюрократической волынки. Соответственно, другое дело, что я, ну, опять же, если быть последовательным, вы сказали – возвратиться к вопросу здравоохранения. Ну, при чем тут здравоохранение? Это скорее тогда вопрос к правоохранительной системе. Врачи не имеют права сами решать, но я с вами согласен, что врач, который рекомендует аборты, это такой же врач, как из меня балерина. Так что я еще раз подчеркиваю свое с вами согласие и благодарю вас за вопрос.
Савельев:
— Да, потому что в обществе этот вопрос кажется дискуссионным, а на самом деле, мне кажется, обсуждать тут нечего. Действительно, позиция достаточно однозначная и достаточно ясная.
Юрьев:
— Ну, конечно, дискуссионная. Людям вообще не хочется отказываться от привычных им удобств. Когда обсуждалась отмена рабства, и в нашей стране, и в Америке перед гражданской войной, тоже огромное количество людей было против этого. Ну, как так? Так удобно. Тут рабы под рукой, а теперь – не будут – и масса изобретается аргументов.
Савельев:
— Мне кажется, вы тонко намекнули на ту сторону, которая находится по ту сторону мнения. Кстати, раз уж мы заговорили по поводу оценки и проявления путинского правления и, оттолкнувшись от социальной проблемы, как вы оцениваете в целом вот эту эпоху и этот исторический отрезок правления Путина и то, где мы находимся сейчас? Куда мы пришли?
Юрьев:
— Ну, про социальную политику мы с вами поговорили. Не поговорили про некоторые ее аспекты, кстати, про те, которые, пожалуй, часть из которых, наоборот, успешная, часть неуспешная. Безусловно, к успешным я отнес бы политику в области демографии.
Начали помогать молодым семьям – маткапитал – плюс начали строить обратно детские сады. И те, кто скажет мне, что не строят, это ерунда. Я живу в Московской области и вижу, сколько у нас их в окрестностях, в двухкилометровом радиусе вокруг моего дома построили за последние там несколько лет. А сколько построили за предыдущие 20 лет?
Поэтому тут вот без сказок. Обращаю ваше внимание – не в Москве, а в области… Я оценил бы, как не максимально возможную эффективность, но, тем не менее, вполне нормально. В части науки – а она у нас тоже традиционно относится к социальному блоку, по крайней мере, в мое время – ну, тут, к сожалению, похвастаться нечем. Совсем. Не считая военной науки, которая уж точно относится не к социальному блоку, а к силовому, в остальном хвастаться, увы, к сожалению, нечем. Что касается других сфер.
Ну, экономика – это наша боль. В силу целого ряда причин не только в экономике ничего не делается, а становится все хуже и хуже, как в том анекдоте про лося – я все пью и пью, а мне почему-то все хуже и хуже – вот это как раз явно тот случай. И ситуация становится критической. И не потому, что завтра кушать будет нечего, нет.
Если бы мы не были в предвоенном состоянии, так и бог бы с ним.
Если бы на земле наступило царство всеобщей свободы и любви, так и ладно. А вот в этой ситуации экономика нам нужна как воздух.
В СССР 30-х годов, доиндустриальной стране, по сути дела, новый завод запускался каждый день, в среднем, как мы знаем. У нас тоже сейчас понемножку начинают строить заводы, но почему-то забывают, что в основном они строятся в сфере военно-промышленного комплекса. Или его непосредственного снабжения.
Что тоже крайне важно, но экономика не может существовать чисто военная, мы это, кстати, знаем и по примеру позднего СССР, — она все-таки должна стоять на гораздо более широкой базе в виде общегражданской экономики. Тогда она будет эффективна.
Но здесь хвастаться нечем, здесь рулят либералы, причем, если в социальной сфере отчасти рулят либералы, то в экономическом блоке последние 25 лет они рулят нон-стоп, ну и результаты такие, которые везде происходят – там, где рулят либералы.
Зато в остальных сферах я бы сказал, что все и даже хорошо, во внешней политике – тут комментарии излишни, мы говорим об этом достаточно часто. В части военного строительства, мы с вами знаем, тоже все более-менее понятно. В части правоохранительной деятельности все намного лучше. Да, судебная система независимая пока не сделана, но никто в мире и не знает, как ее делать, невзирая на то, что все говорят, что знают… Ну и самое главное – восстановлена государственность, которая в 90-е годы просто исчезла. Восстановлена государственность и мне в такой стране, в которой государственность восстановлена и становится все сильнее и сильнее, даже при том, что плохо с экономикой и с социальной сферой, жить уже не стыдно.
Савельев:
— Да, и это можно говорить и обозначать гордо – я живу в России и не испытываю чувства вина или какого-то сомнения.
И еще один отличительный аспект правления Путина – это, конечно, фантастическая консолидация в обществе людей вокруг определенной личности. Естественно, эта консолидация порождает различные разговоры, очень модные сейчас разговоры о монархии. Дескать, зачем выборы 2018 года, хотя и так все понятно. Что за фикция и что за кукол вы нам подсовываете в качестве оппонентов? Эти разговоры о монархии насколько обоснованы? И насколько действительно и реально, ну, если не создание какого-то монархического государства, но хотя бы применение этих принципов в нашей стране?
Юрьев:
— Да, разговоры такие идут и, если часть этих разговоров носит, на мой взгляд, абсолютно маргинальный, анекдотический характер, примерно как то, что делает депутат Поклонская со своими последователями, и то, что вызывает у меня лично, если честно, брезгливую реакцию, так и достаточно серьезные обсуждения в прессе, в интернете, ну и, конечно, как обычно, между собой за чашкой чая.
Ну, в принципе, вопрос действительно интересный, потому что наша страна не стеснялась, когда речь шла, допустим, при приходе большевиков, наша страна не стеснялась никогда быть первопроходцем в части новых укладов жизни, новых социальных формаций, и то, что закончилась история этого эксперимента социального и социализма в нашей стране вроде бы и не слишком успешно, ну, во-первых, до этого были колоссальные успехи, во-вторых, любой строй, самый успешный, имеет свои сроки жизни.
Ничто не вечно. И величайшая в истории Римская империя подошла в свое время к своему концу, и нынешние западные страны тоже – еще не вечер для них, но скоро настанет – судя по всему, уже совсем скоро. Поэтому как бы нам не привыкать, повторяю, экспериментировать.
В любом случае, мы попробовали первыми и результат точно не позорный, что бы там ни говорили всякие уроды. Когда мы говорим «монархия», самое главное – определиться с терминами. Ведь есть две вещи. Монархия в переводе с греческого означает всего-навсего власть одного. То же самое, как автократия. Это абсолютные синонимы. Византийский император официально назывался автократором. Ну, то же самое, что и монарх. Хотелось бы сказать на эту тему следующее. Что в нынешнем социуме, как традиционно, после последних нескольких веков все-таки монархией называется не вообще единоличная власть одного человека, а монархией называется все-таки единоличная власть одного человека с наличием определенных законов, имеющих преемственность к следующему правителю – и этим она отличается от диктатуры. И имеющей чисто наследственный характер.
Этим она отличается от империи, наверное, так сказать. Таким образом, главные критерии монархии – самые сутевые – это единоличность правления и наследственный характер ее передачи. То есть, наследственный характер определения следующего правителя. Ну, начнем с первого. Единоличное правление. Казалось бы, действительно, я отношусь к числу тех, кто считает, что Путин при всех своих минусах, при том, что в экономике при нем не делается ничего и становится все хуже, недостаточно делается, как мы определили, и в социальной сфере, но, тем не менее, я из тех, кто его правление в целом оценивает достаточно высоко, хотя и, безусловно, не на пять, и даже не на пять с минусом. Я считаю, что там четверка – это очень высокий результат для правителя и, когда говорят, что он сидит уже 17 лет, ну, так вот для того, кто сидит 17 лет, четверку-то тяжелее заслужить – за два года ее гораздо легче заслужить…
Савельев:
— И 83% консолидации одобрения…
Юрьев:
— Да, и 83% — тоже. Да, можно сказать, что люди глупые, но, нет, столько идиотов не бывает в обществе. Нету. Особенно в нашей стране. Все-таки у нас не самое глупое население, по сравнению с некоторыми нашими соседями.
Так вот, тем не менее, единоличность правления тоже имеет свои минусы, потому что, ну, главным образом, даже у очень психологически устойчивого человека через какое-то количество времени крышу начинает сносить и адекватность падает.
Но это связано просто с тем, что очень большое давление. Власть – это дикое искушение. Она оказывает очень большое давление. Ну и потом, находясь у власти, ты в силу разных соображений и совершенно естественных, большая часть из которых связана просто с безопасностью, ты от реальной жизни отрезан.
И не надо обсуждать, как сделать, чтобы быть не отрезанным, — никак не сделаешь. Все равно будешь отрезан – хоть ты тресни!
Если ты каждый день будешь ходить по улицам и общаться с народом, это не будет иметь никакого значения. Во-первых, большая часть этого народа будет подставной, потому что спецслужбы хотят свою работу делать качественно и правильно делают.
Тем не менее, можно было бы еще согласиться на то, что при единоличном управлении все-таки количество плюсов, которые очевидны, перевешивают минусы, но вот если говорить о наследственности, здесь я противник категорический. Вот нет ничего, что у меня вызывало бы большую неприязнь, чем наследственная передача.
Почему? Несколько причин. Во-первых, таланты не передаются по наследству. Особенно таланты в области государственного управления. Скажут – ну, как же так, мы же знаем, что дети на родителей похожи. Ну, не всегда… и это обычно к маме вопросы. Но бывают, да, похожи, но по наследству могут передаваться, я не беру внешность, отдельные черты личности, связанные, скорее, с какими-то базовыми биохимическими моментами. Там больше агрессивность, меньше агрессивность, большую или меньшую в целом и так далее, но склад личности – это гораздо более комплексная и серьезная вещь, тем более, что в ней еще не соизмеримо больший вклад относится к влиянию среды, которую невозможно алгоритмизировать. Потому что неизвестно, в какой момент твоей жизни что и насколько повлияло. Поэтому если в области там каких-нибудь скрипичных мастеров, в смысле скрипачей, или там в области ученых еще бывает, что у крупного ученого или у большого скрипача сын тоже крупный ученый или большой скрипач на самом деле, а не просто потому, что папа устроил… хотя редко.
Фразу, что на детях больших людей природа отдыхает – не я придумал и в общем-то она даже обычно без злобы говорится, это просто наблюдение из жизни. То уж в области государственного управления, мы можем посмотреть в историю, ну, вот в русской истории, которой практически тысячу лет, не бывало великого царя, у которого сын был бы тоже великим царем. Не бывало. Вот был Иван Великий и его сын, Василий, не так уж чтобы чем-то особенно отличился. Был Иван Грозный, который был, безусловно, великий царь и его достижения были достаточно высоки, а его сын, Федор Иоаннович вообще был, так сказать, не совсем… И так далее.
Ну и наконец последнее. Сам принцип передачи власти по наследству, отношение к власти как к активу, потому что то, что человек может свой капитал, или дом, или какое-то имущество передать по наследству, это ни у кого не вызывает сомнений, поэтому, значит, в древнем Риме, при переходе от республике к империи так и возникло. Сказали, что власть – это же тоже имущество.
Но для того, чтобы так рассуждать, для этого должно быть чувство рода. Для этого нужно относиться к своему ребенку как к продолжению самого себя и для всех окружающих тоже должно быть так, что ребенок – это продолжение родителей. Сейчас так не относятся к детям. Даже те, кто их обожает. Я по своим детям сужу. Их любят, как отдельных человеческих существ. Отдельных. Любимых. Но не как продолжение себя. А я и не хотел бы, чтобы они были продолжением меня. Зачем? Пусть живут своей жизнью.
Поэтому это просто не будет понятно, это не будет внутренней легитимной идеей в обществе. Не говоря уже о том, что есть общий принцип.
Вот все говорят – почему цари, начиная с Александра Второго, не решились отменить помещичье землевладение? Ну, ладно, убогий Николай Второй, но и Александр Второй, и Александр Третий, были людьми, безусловно, неглупыми, а они действительно понимали, что помещичье землевладение тормоз во всех смыслах. Ну а потому что как? Те говорят – это заслужили наши предки. Ты можешь сказать – ваши предки не вы. Но тогда они тебе скажут – твои предки это тоже не ты.
И если источник твоей власти – это твоя родословная, тогда к тебе придет министр и скажет – я ухожу в отставку и хотел бы передать своему сыну свое место, как же ты ему скажешь «нет»? Он скажет – а ты-то передашь своему сыну, в чем разница? То есть, разницу, конечно, можно придумать, но она не будет носить легитимный характер.
Поэтому я думаю, вот если это дело резюмировать, то я думаю так. Я бы подумал серьезно, по крайней мере, продолжил бы активную дискуссию в нашей стране о введении монархии, только я сделал бы эту монархию ненаследственной. Она должна быть какой-то другой, скорее всего, все равно выборной, только я, правда, думаю, что правильней выбирать не всем населением, а с каким-то очень большим цензом, не имущественным. Цензом по заслугам. Не будем сейчас обсуждать, как это конкретно сделать, это надо думать. Его нужно каким-то коллегиальным органом компенсировать и уравновесить – не типа Думы, а типа Политбюро, чтобы поменьше было ошибок. И чтобы не сносило крышу, он должен иметь ограниченное количество времени – 10-15 лет.
Савельев:
— Ну а подробно об этом можно почитать в книге «Третья империя».
Юрьев:
— Да, и как обычно на Главтеме.РФ.
Савельев:
— Зачитаю вопрос, Михаил из Москвы спрашивает: «Очевидно, истерия США ничем не сдерживается и будет продолжаться и нарастать. С нами будут делать то же самое, что и с Ираном, и, возможно, даже хуже. Почему мы не сбрасываем бумаги США? Их же сто процентов арестуют. Можем ли мы с ними что-то сделать вообще?».
Юрьев:
— Ну, во-первых, то, что с ними могут что-то сделать, это точно, в любой момент. Во-вторых, то, что американцы не будут на эту тему комплексовать, это не подвергается никакому сомнению. То есть, понятно, что если они это не сделают, то вовсе не из моральных соображений, а исключительно потому, что сочтут, что это для них не нужно.
Савельев:
— А есть ощущение, что все-таки сделают?
Юрьев:
— Сейчас – нет. Ну, потому, что мы их долю довольно сильно уменьшили.
Савельев:
— Все-таки сбрасываем?
Юрьев:
— По сравнению с тем, что было 10 лет назад? Очень много сбросили, да. И очень сильно нарастили золото. У нас тогда, я помню, было 500 тонн запаса, а сейчас 1700 с лишним. И постоянно наращивается…
Я не готов вам дать окончательный ответ, но я хочу, чтобы вы сами поняли – для того, чтобы себя обезопасить от таких действий США, надо не бумаги американские сбросить, а в равной степени избавиться от всех долларов, как денег, на счету. Потому что любой доллар безналичный, ну, так устроена международная финансовая система, — это запись на счету в американском банке.
Так же, как любой рубль в мире – это запись на счету в российском банке. И это не наличный или золотой доллар, как когда-то, который ты можешь иметь у себя и как бы потом предъявить. Нет.
И в этом смысле тогда надо избавляться и от долларов.
Замечательно.
Тогда возникает вопрос – а в чем хранить запасы? Их нельзя хранить чисто в рублях, потому что золотовалютные запасы, резервы Центробанка нужны не только и не столько как копилка, а они нужны для поддержания курса рубля. То есть, если курс рубля вообще у тебя рыночно определяется, то нужно большое количество валюты для поддержки его курса. В этом случае даже золото не годится. Кстати, если он не рыночно определяется, а, как при советской власти, не вопрос – тогда тебе нужна валюта для того, чтобы обменивать рубли для тех импортеров, которым ты разрешишь или поручишь внешнюю торговлю, потому что что-то надо покупать. То есть, в этом смысле, если ты уходишь и от долларов, а заодно и от евро, и евробумаг тоже, а в чем ты будешь хранить? Я знаю одну свободно конвертируемую валюту в мире, в которой хранить с политической точки зрения для нас безопасно. Казалось бы, на данный момент. Это гонконгский доллар, который на самом деле является, ну, скажем так, конвертируемым вариантом юаня.
Савельев:
— Причем, если мы туда перейдем, мне кажется, его курс должен скакануть.
Юрьев:
— Не вопрос. Китай – наш друг и даже как бы союзник. Но ты готов просто вот… настолько ли союзник, чтобы положить даже не свои деньги, а свое кое-что другое ему в пасть?
Савельев:
— Но сейчас-то ситуация другая, сейчас мы храним свои резервы у врага.
Юрьев:
— Согласен. Да. Но я очень боюсь, что это может оказаться вариант, когда мы заменим большее зло на меньшее, но тоже на зло. Кстати, сами китайцы так никогда не поступили бы. В мире очень мало инструментов. То есть, не в чем хранить. И в этом есть довольно большая проблема. Потому что там есть еще другие маленькие конвертируемые валюты. Японская иена, австралийский доллар, швейцарский франк.
То есть, если американцы что-то решат, то в этих валютах вы не отсидитесь. Поэтому проблема тут есть. По крайней мере, скажем так. Уйти из бумаг, оставшись в долларах, демонстративно, просто, как предупреждение, я бы так сделал. Потому что доходность, которую приносят бумаги, конечно, это тоже доходность, но она небольшая. Не говоря о том, что свободные доллары ты тоже всегда можешь использовать – кстати, это и хороший способ их сохранить – постоянно играя на них на рынках ликвидных инструментов. Там на акциях, золоте и т.д. На западных рынках. Кстати, хочу вам сказать, что в Госбанке СССР, впоследствии Внешэкономбанке, когда их разделили, был огромный отдел дилинга, который зарабатывал даже при тогдашних масштабах 2-3 миллиарда в год на этих операциях. То есть, ничего фантастического они не предлагали.
Савельев:
— А у нас телефонный звонок. Вадим из Москвы.
Вадим:
— Здравствуйте. Михаил Зиновьевич, очень рад вас слышать. Жалко, что Анатолий Александрович вас покинул… Вопрос касается как раз вот Владимира Владимировича и проблематики вот формы правления в основном. Все-таки главная проблема в том, что Владимир Владимирович очень, конечно, консолидирует, это хорошо, но совсем даже не намекает избирателям своим… он не предлагает себе преемника, а он все-таки человек немолодой…
Юрьев:
— Есть проблема. Причем, я вам хочу сказать, что и Сталин, и Петр Первый, однозначно, два самых сильных правителя в истории России, независимо от того, как к ним относиться, как к людям и к личностям, тоже в части наследников обгадились и не решили этот вопрос.
Это правда. В наследниках в любом смысле. В прямом – в случае Петра или в переносном – в случае Иосифа.
Хочу сказать, что я слышал, что на самом деле два-три наследника есть, которые проходят обкатку на разных должностях. Насколько это всерьез — я не знаю. Кто это такие – представляю. Своего мнения о них не имею, потому что ни с одним из них не знаком. То ли это слава богу, что наш корабль не останется без хорошего капитана, то ли сказать – такой наследник пусть лучше никакого не будет – не знаю. Вот честно вам скажу – не могу говорить о том, чего не знаю.
Но я с вами согласен, что даже цари в эпоху наследственной монархии знали, что, помимо спокойствия и стабильности государства, еще и личная безопасность драматически повышается, как только у тебя появляется один, а лучше несколько наследников. Иначе своим же ближайшим соратникам, тогда это назывались великие князья, а сейчас называется как-то по-другому, но суть от этого не меняется, ты создаешь просто непреодолимое искушение, чтобы у тебя случился острый сердечный приступ, например, как у Павла Первого от удара табакеркой, так сказать.
Поэтому, конечно, вопрос наследника каким-то образом надо решать и вопрос этот больной, но, тем не менее, как бы Владимир Владимирович в отличной физической форме, да, человек он немолодой – на 7 лет меня старше – и, главное, о своей безопасности (к вопросу искушения для окружающих) относится абсолютно серьезно. И это делать умеет.
Причем, в отличие от его предшественника, который мог бы себе позволить этого и не делать, потому что он как тот неуловимый Джо на фиг никому не нужен был, чтобы на него покушаться, этот очень даже нужен, — и это является лучшей характеристикой его правления.
