Поляки снова говорят о Междуморье. Оно выглядит попыткой создать собственную империю от Балтийского моря до Чёрного. Точнее, по сути, является реанимацией идеи Intermarium, положенной в основу всей польской международной политики ещё маршалом Пилсудским. Впрочем, за прошедшую четверть века Польша пыталась инициировать несколько похожих глобальных проектов.

Сразу после распада СССР некоторые её политические силы пробовали сформировать Четвёртую Речь Посполитую из Польши, Украины, Беларуси и Литвы, идея создания которой была популярна среди польской эмиграции на Западе в 1960–1970-х годах. Позднее вернувшиеся в большую политику эмигранты пытались реализовать другую старую идеологическую заготовку, известную под названием доктрины Гедройца — Мерошевского ULB (политический союз Украина — Литва — Беларусь в качестве управляемого из Варшавы буфера на границе с РФ).

Однако в конечном итоге всё вернулось на круги своя. С той лишь разницей, что ярый антисоветчик и русофоб Пилсудский мечтал о возврате польского величия к границам Речи Посполитой в XVIII веке, а новые авторы видят Междуморье гораздо шире, с охватом Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии, новых балканских стран и, в идеале, с включением в Intermarium если не всей Скандинавии, то хотя бы как минимум Финляндии. И как бы фантастично эта русофобская идея ни смотрелась со стороны, в её реализации поляки уже добились весьма существенных успехов.

Побочный эффект благих стремлений

Официально Евросоюз задумывался как добровольное политическое объединение европейских стран. Но они оказались слишком разными для каких бы то ни было единых всеобщих правил. Если смотреть по размеру экономики, из 28 нынешних членов ЕС ВВП Германии превосходит суммарный ВВП других 19-ти из нижней части списка. Если по численности собственного населения, то одна Германия равна 18-ти странам — от Люксембурга до Чехии включительно.

Надо полагать, из самых лучших устремлений авторы общеевропейского управленческого механизма изначально заложили в него страховку, так сказать, от эффекта масштаба. Если изначально каждая страна представлялась в Европарламенте пропорционально численности своего населения и размеру экономической мощи, то потом, чтобы «большие не притесняли маленьких», малым странам было решено давать больше парламентских мест, чем того предусматривали общие правила.

Сегодня Германию в Брюсселе представляют 96 депутатов (один от каждых 845,5 тыс. граждан), Францию — 74 (один от каждых 867,6 тыс. французов), Италию — 73 (один от каждых 832,8 тыс. чел.), в то время как Данию — 13, или один депутат от 435,3 тыс. граждан этой «маленькой» страны, и это вовсе не редкое исключение. Один европарламентарий избирается от: 491,4 тыс. греков, 400,1 тыс. болгар, 265,5 тыс. литовцев, 257,8 тыс. словенцев, 218,8 тыс. эстонцев. Даже с первого, беглого взгляда виден явный перекос в демографии. Право голоса датчанина оказалось оценено в 1,94 раза выше, чем право немца, а право голоса эстонца — в 3,96 раза выше важности голоса француза. Если посчитать размер представительства «в деньгах», например, с учётом подушевого ВВП, то разрыв становится ещё более фатальным. По официальным данным, на душу населения ВВП в Германии приходится 48 тыс. долл., в Эстонии — 29 тыс., в Греции — 26 тыс., в Латвии — 25 тыс., в Болгарии— 20 тыс.

В сумме получилось так, что всего в Европе проживают 506 млн граждан, интересы которых в Европарламенте представляет 751 парламентарий, или в среднем один от каждых 676 тыс. человек, при этом от ведущих стран Европы, являющихся её экономическими столпами, их на четверть меньше, чем должно бы было быть по общим правилам, в то время как от стран «малых» их в 2-4 раза больше. Будь все «по-честному», в красивом большом зале в Брюсселе должно было заседать 584 депутата, из которых 78,25% представляли бы всего 7 ведущих экономик ЕС, тогда как оставшиеся 21 в общей Европе не решали бы совершенно ничего. Например, такие страны, как Кипр, Мальта или Эстония вместо 6 депутатов на каждую имели бы всего 6 мест в Европарламенте на всех.

Казалось бы, к чему эти скучные цифры? Однако именно на них Польша и построила свою большую геополитическую игру после вступления в ЕС. Красивое правило «защиты маленьких от произвола больших» создало в управляющих структурах Европы 254 «лишних» голоса, принадлежащих малым странам, а это ни много ни мало 33,82% всего Европарламента! В целом же двадцати «малым странам» там принадлежат 50,73% голосов. Практика показала, что вся европейская большая политика в подавляющей степени является прежде всего бюрократическими интригами за закрытыми дверьми властных кабинетов, что как раз и даёт Варшаве существенные основания для надежды на успех.

Секреты и причины польской стратегии

По своим ключевым показателям Польша находится в переходном положении. С одной стороны, у неё только 51 голос в ЕС и только шестая по размеру ВВП экономика, уступающая в 3,91 раза немецкой и в 2,71 раза французской. После вступления в ЕС она потеряла 3/4 своей совокупной промышленной мощи, а в некоторых отраслях, таких как металлургия, угольная промышленность и кораблестроение, составлявших её становой хребет, утрачено свыше 90% былого величия. При этом 60% её экспорта занимает торговля с другими странами Евросоюза, и нарастить больше уже невозможно. В том числе и потому, что львиная его доля состоит из продовольствия (где поляки жёстко конкурируют как с Францией, Бельгией и Нидерландами, так и со всеми прочими странами Восточной Европы) и разного рода услуг, в первую очередь в виде обслуживания российско-белорусского товарного транзита в Западную Европу. Больше половины действующих в стране банков фактически являются только филиалами зарубежных финансовых групп, а доля иностранных активов в банковском секторе превышает 72%. Плюс к тому, доля дотаций из центральных фондов ЕС в польскую экономику перевалила за 20% и стала одним из основных (и потому критично важных) источников экономического благосостояния страны.

В то же время, при всех своих текущих проблемах, польский ВВП всё равно вдвое превосходит показатели Австрии и Бельгии вместе взятые, не говоря уже про экономики восточноевропейских лимитрофов. Например, показатели Чехии — в 3 раза, Словакии — в 5, Литвы — в 12, Латвии — в 19, Эстонии — почти в 30 раз. На их фоне Польша выглядит большим и серьёзным потенциальным партнёром в противостоянии с ядром ЕС (Германией, Францией, Австрией, Нидерландами и Бельгией), в том числе в ключевом для лимитрофов вопросесохранения отчислений из центральных фондов Евросоюза (включая Фонд экономического выравнивания), которые составляют в разных странах от 11,6% (Словения) до 20% (Литва) и 25,5% (Венгрия) их ВВП.

Иными словами, проект Междуморья, направленный на формирование политического противовеса франко-германской (прежде всего германской) экономической гравитации, фактически представляет собой нечто вроде альтернативного «восточного» Евросоюза внутри самого «большого» Евросоюза. Польское его предводительство позволит Варшаве выступать в Брюсселе с позиции не только 714 млрд евро своего собственного ВВП (2014 год), но и совокупной экономической мощи всех «лимитрофов» в объёме (в зависимости от методики подсчёта) 2,5-3,6 трлн, что минимум в 4 раза превышает экономическую мощь самой Польши и достигает 25,89% общей экономики всей Европы. И это ещё если не учитывать ряда важных нюансов вроде текущего кризисного состояния экономики Испании и Италии (ВВП по ППС 1,16 и 1,6 трлн евро в 2014-м соответственно). Кроме того, Брексит сокращает как итоговый размер экономики ЕС в целом, так и долю точно не подпадающих под польское влияние стран на 1,93 трлн евро. Ибо если их учитывать, то в рамках проекта Intermarium Варшава претендует на представительство уже как минимум трети общего ВВП ЕС. С учётом давних и многоплановых геополитических и экономических трений между Берлином и Парижем Германия с её 2,79 трлн евро решительно утратит своё экономическое, а значит, и политическое доминирование в Европе, и новым центром станет Польша.

Санитарный кордон на востоке

Эти же причины предопределяют изначально тотальную русофобию проекта Междуморья. Вопрос тут даже не в специфике собственной польской самоидентификации, хотя она также играет важную роль. Несмотря на подчёркивание своей безусловной европейскости, поляки традиционно стремятся к обособлению собственного статуса в любых союзах и соглашениях. Для Запада они восточные, для Востока — западные.

Как восточные они предлагают прочим европейским лимитрофам «выгодный союз», основанный на региональной схожести. Все участники Междуморья хотят как минимум сохранить, а желательно расширить масштаб европейских дотаций. Но для этого они, и прежде всего Польша, должны демонстрировать Западной Европе какую-то свою собственную стратегическую нужность, принципиально выходящую за рамки статуса просто восточного рынка сбыта европейских (читай — западноевропейских) товаров и услуг. Вариант подобной «полезности» существует всего один — позиционировать себя как Восточный оборонительный вал на пути российской экономической и политической экспансии в Европу. Союз Белоруссии и России преподносится Варшавой как пример роста могущества и, следовательно, геополитической опасности «Востока» для ЕС.

Здесь важно вспомнить, что вся Восточная Европа ещё с конца Средневековья находилась на линии противостояния двух центров силы — европейского и, если так можно выразиться, восточного. Попытки проведения ею какой-то отдельной внешней политики в конечном счёте привели к утрате независимости и включению в состав конкурирующих империй. Так, в частности, сама Польша (тогда — Речь Посполитая) в итоге прекратила своё существование во второй половине XVIII века. Несмотря на европейское единство и членство в НАТО, правящие элиты восточноевропейских стран общие происходящие тенденции видят и понимают, что в противном случае все они неизбежно окажутся на орбите экономического, а, значит, потом и политического тяготения Союзного государства. Подобный результат означает геополитический крах как для их государств, так и для нынешней политической и экономической элиты персонально.

Опираясь на общность фобий, Польша формирует пространство Междуморья, которое без функции «санитарного кордона» просто лишается глобального смысла. А без него Польше просто нечего больше монетизировать. Главный и единственный финансовый источник Intermarium — возможность обменивать своё несопротивление европейским и российским экономическим проектам на большие суммы денежных «компенсаций», причём неважно, из чьего кармана. Включая берлинский.

ак западные, поляки позиционируют себя своего рода боковым служебным входом в здание ЕС, в обход его помпезных центральных ворот. В частности, для Украины, всё ещё стремящейся вступить в Евросоюз вопреки уже почти открытому его сопротивлению, потому в целом согласной к Intermarium присоединиться. В этом проекте Киев видит также вероятное расширение собственных возможностей в противостоянии с Москвой и в перспективе отыгрывание политических и экономических потерь в результате войны в Донбассе. Что ещё больше подтверждает невозможность реализации Междуморья в любом другом виде, кроме русофобского.

Кризис НАТО и американские танки

Следует признать, на пути создания собственной неоимперии в Восточной Европе к настоящему времени Польша добилась заметных успехов. В общеполитический оборот не только введён сам термин и начата дискуссия о возможных форматах его реализации, польская элита сумела создать первый элемент Intermarium, известный как Вышеградская группа. Более того, официально подписанный внешнеполитический союз Чехии, Польши, Словакии и Венгрии живёт собственной жизнью и проводит встречи, на которые приглашаются лидеры ведущих стран. Так, в мае 2016 года в Праге прошла встреча членов Вышеградской группы с официальными представителями стран программы «Восточное партнёрство НАТО», а в июле 2017-го, по пути на G20, официальный саммит Междуморья в Варшаве посетил нынешний президент США Дональд Трамп.

Заметные успехи в создании Междуморья привлекают США не только фактом существования ещё одного инструмента политического и/или экономического (что, по сути, тоже экономическое) давления на Союзное государство, но и возможностью через Польшу оказывать влияние на политику Евросоюза. Помимо того, польский проект ещё несколько освежает изрядно одряхлевшее НАТО. Старые члены Альянса всё больше настаивают на выводе с их территории американских военных объектов, в особенности таких, которые «в случае конфликта будут являться первоочередными целями», вроде позиционных районов ПРО и складов хранения тяжёлого вооружения. В то время как Польша по собственной инициативе наращивает военные мускулы.

В настоящее время среди европейских стран Североатлантического блока Польша обладает четвёртой по списочному составу сухопутной армией. Если учитывать Brexit — третьей. У Парижа 220 тыс. штыков, у Берлина — 180, у Варшавы — 120. Но дьявол, как обычно, кроется в деталях.

Во-первых, непосредственно в боевых подразделениях Бундесвера служат 72 тыс. военных, во французской армии ещё меньше — 68 тыс., в то время как численность боевых частей Войска польского насчитывает 80 тыс. человек, что уже делает его сильнейшей армией Европы.

Во-вторых, танковый парк Бундесвера состоит из примерно 700 машин, из которых 352 танка находятся в строю, остальные — на складах долгосрочного хранения. В то время как Польша в сумме располагает 900 танками, среди которых: 128 Leopard 2A4 уже есть, ещё 116 единиц будет поставлено до 2019 года, 240 танков РТ-91 (собственная модификация советского Т-72) и 416 всё тех же Т-72 ещё советских времен поставки. Причём на складах из их количества пылится всего 250 штук. Таким образом, по количеству тяжёлого вооружения поляки значительно превосходят все армии НАТО, за исключением США и, с некоторыми оговорками, Турции. Даже у Великобритании числится всего 345 танков вместе со складским резервом.

В-третьих, все прочие армии НАТО в Европе находятся в режиме перманентногосокращения. В частности, к 2025 году французская армия планирует снизить свою численность до 190-185 тыс. чел., а Берлин заявляет о сокращении Бундесвера до 160 тыс. В то же время Минобороны Польши анонсировало программу наращивания Войска польского до 200 тыс. человек.

Пентагон эти тенденции всячески приветствует и поощряет. Помимо проектов внутри НАТО, США расширяют программы сугубо двустороннего военного сотрудничества с Польшей. Помимо позиционного района ПРО и тылового района обеспечения прибалтийской группировки ВС НАТО, Вашингтон начинает формировать на польской территории складские запасы тяжёлого вооружения Блока как за счёт перемещения туда складов из западноевропейских стран, так и посредством переброски новых американских военных контингентов. Так, в Польшу, в дополнение к уже развёрнутым частям 3-й бронетанковой бригады армии США,прибыли подразделения 2-й бронетанковой бригады, ранее приписанные к базе «Рамштайн» в Германии.

Пока нельзя сказать однозначно, речь идёт только о ранее анонсированной Вашингтоном ротации американских частей в Европе или о наращивании их общей численности, однако на данный момент в Польше развёрнута уже американская танковая дивизия. Учитывая текущие сложности в международных отношениях с США, это следует рассматривать как угрозу.

Перспективы «Европы двух скоростей»

Резюмируя изложенное выше, приходится признать, что угроза проекта Междуморья какого-либо дружественного решения не имеет. Польша находится в практически безвыходном экономическом, политическом и демографическом положении. Из мощной промышленно развитой страны, равной едва ли не половине Германии, Польша к настоящему времени превратилась всего лишь в шестой по ёмкости рынок сбыта в ЕС. Причём сама она сейчас может предложить в основном лишь продовольствие, которое, благодаря импортозамещению, Россия и Беларусь способны эффективно производить сами, обеспечивая ещё и собственные рабочие места. Развитию каких бы то ни было польских высоких технологий критично мешает острая конкуренция с Германией, Францией, США и теперь уже с Китаем. А как выглядит системная стагнация, польская правящая элита хорошо видит на примере соседней Прибалтики.

Таким образом, сложился замкнутый круг, двигаясь по которому, Варшава всё чаще вступает в конфликт не только с Россией или Союзным государством, но и с западными соседями по Евросоюзу. Впрочем, пока чаще всего безуспешно. Особенно в вопросах вродегазовых поставок, критично важных для германской промышленности. Положение для Союзного государства осложняется двумя факторами.

1. Львиная доля вызывающих такое положение причин, а также способствующих условий является сугубо внутриевропейскими проблемами. Тем самым любые попытки воздействия со стороны Союзного государства будут автоматически расцениваться как вмешательство во внутренние дела ЕС, что негативно воспринимается всеми членами Евросоюза.

2. Польская правящая элита демонстрирует прогрессирующий уровень сиюминутности в экономике и политике, что в сочетании с высокой степенью американского влияния делает её недоговороспособной. Варшава любое соглашение, даже выгодное для себя, рассматривает лишь как доказательство принципиальной уступчивости, стимулирующее к немедленному усилению нажима в свою пользу.

По этой причине ключевое решение проблемы находится только внутри ЕС, что уже начало осознаваться правительствами ведущих европейских стран, прежде всего в Германии, где Ангела Меркель инициировала дискуссию о «Европе двух скоростей». О степени его реалистичности можно спорить, но нельзя не отметить факта стремления Берлина к пересмотру фундаментальных основ политического и экономического механизма всей Единой Европы. Кроме того, главные страны, составляющие основу её экономической мощи, уже явно устали от эскалации русофобии. Хотя не исключено, что их к тому сильно подталкивают 30 млрд долл.экономических потерь от антироссийских санкций, из которых свыше трети приходится непосредственно на ФРГ.

Следовательно, расширение экономического сотрудничества с Германией, помимо чисто экономической выгоды, позволяет Союзному государству усилить позицию Берлина внутри Европы и расширить его возможности в реформировании ЕС, что приведёт к разрушению привлекательности проекта Междуморья для восточноевропейских стран, без которых его реализация лишается смысла, а значит, и угрозы. Правда, сей путь далеко не бесспорен. Пока что способность Берлина провести такие фундаментальные реформы вызывает большие сомнения.